Хоронить поэтов грустно. Хоронить последнего поэта грустно совсем.

Юра Яропольский занимал «вакансию поэта» (Пастернак) в нашей литературно унылой местности. Когда возникал вопрос, а кто здесь у вас поэт, то само собой говорилось: Яропольский, а кто же ещё?

Вакансия была заполнена по всем правилам, с помощью множества хороших стихов, поэм и переводов, а главное – вовремя. Юра застолбил её до тех времен, когда всё пошло прахом, и спокойно пронес на своих плечах до конца. Если кто другой, называясь в наши дни поэтом (поэтом?), вызывает сочувствие и желание плюнуть вслед, то Яропольский был поэт по должности. И мы относились к этому факту даже с благодарностью, потому что нельзя ведь совсем без поэтов, странно как-то.

О нём ещё напишут, всё процитируют как нужно. Погорюют о том, как тяжело и рано (в 56) ушел.

А с другой стороны…  Одна чуткая женщина, скульптор, хорошо знавшая Юру (уже программиста, когда и слово «компьютер» не все понимали), говорила, что у него включена программа на самоуничтожение. Было это лет 30 назад. Программа была запущена вдолгую.

А почему последний? А какой же?

Стихи ещё какие-то будут для внутреннего употребления, вроде семейных фотографий. Не будет только потребности сжигать себя со стороны сочиняющего. И потребности воспринимать стихи как пищу, всем телом, со стороны внемлющего.

Для этого нужно маленькое и абсолютно невыполнимое сегодня условие – тишина, сквозь которую налитое кровью слово могло бы и родиться, и прозвучать.

Не будет больше нам тишины. А значит не будет и вакансии.

* * *

Fin de ciecle

Снег шуршит, словно «ша» в слове «финиш».

Над метафорой кружится снег.

Этот занавес ты не раздвинешь,

мой безумный, возлюбленный век.

Снег, не тая, ложится на лица,

а когда образуется наст,

слезы, лозунги, эта страница —

все в единый спрессуется пласт.

У «сбылось» есть синоним: «забыто».

Тишина — вот венец всех шумов.

Свет погашен. И книга закрыта.

И охотник вернулся с холмов.

© РИА "Кабардино-Балкария", 2015